Хочу закончить этот год чтением японских авторов, и именно писателей из новой волны, но уже признанных классиков XX века. Из японской литературы моя душа тянется к творчеству именно этих писателей. Возможно потому, что воспитаны и впитали нашу родную литературную традицию, а затем выплеснули ее на страницы своих произведений. Ведь нет-нет, и промелькнет что-то неуловимо знакомое, нашенское. Еще у Нацумэ Сосэки в романе "Сердце"(в оригинале "Кокоро", понятие более широкое, чем сердце) чувствуются интонации Достоевского. А Акутагава написал рассказ "Вальшнеп", где действующими лицами являются Толстой и Тургенев, а также вдохновлялся произведениями Чехова и Гоголя. Дадзай, который из русских классиков больше всего любил Чехова и под чьим явным влиянием написал повесть "Закатное солнце", ставшую бестселлером.
Ибусэ Масудзи, друг и учитель Дадзая, пишет:"Дадзай пришел ко мне в издательство. Вытащив из-за пазухи два рассказа, он заявил, что хочет прочесть их, и тут же начал читать. Нечто подобное мы с Накамура Масамунэ писали в то время для "Женского салона"."Вы идете по ложному пути, - сказал я ему. - Если вы хотите научиться писать, вам не следует читать посредственные вещи. Читайте классику... Я предложил ему прочесть Пушкина в переводе на японский. Посоветовал читать Пруста и древних китайских поэтов... Дадзай прочел "Онегина", пришел в совершенный восторг, перечитал его раза два или три..." (Немного отступая замечу, что подобное поведение было характерно для Дадзая, подловить на улице знакомого писателя и читать ему.) Читая такие выдержки и произведения этих авторов, меня охватывает большая гордость за русских классиков, воссоздавших целую глыбу, которую не то чтобы низвергнуть, но на которую опирается все больше и больше писателей. Русская литература - литература номер один в мире без всяких сомнений. Может быть именно поэтому мне так нравятся обозначенные авторы. А может быть они трогают своей трагической судьбой, отразившейся на их творчестве. Особенно это касается Дадзая. Ведь читая его биографию, сложно не прослезиться. И его автобиографическая проза и болезненна, и пронзительна, и откровенна. На страницах своего знаменитой повести "Исповедь неполноценного человека" он выворачивает наизнанку не только свою душу, но и душу читателя.
А разве не могут трогать произведения, в которых вложена вся душа его автора. Это чувствуется. А Дадзай жил литературой, и мало того, оправдывал свое существование, которое считал бессмысленным, литературой. Он писал чтобы жить, и жил чтобы писать. Для него это были две неразделимые вещи: писательство и жизнь. Поистине, мятущаяся душа. Постоянно терзаемый отчаянием, стыдом, осознанием своей неполноценности, что он не такой как все. И всю жизнь стремящийся быть как другие, к семейному счастью, к человеколюбию, он так и не достиг своих целей. Беспрестанно сражавшийся с судьбой и не успевая оправляться от одного ее удара, как следовал другой, он разрушал сам себя. А чего только не было в его короткой жизни. И несмотря на мучительные метания и особенности своего характера, все успел. Написал около ста сорока рассказов, повестей и сказок (это у нас издается только избранное), воспитывал учеников, молодых литераторов, посадил дерево, родил детей, из которых Цусима Юко стала известной писательницей, получившей многие литературные награды Японии, у нас издавался ее роман "Смеющийся волк", правда отца она совершенно не знала, ей исполнился всего лишь год, когда Дадзай успешно покончил жизнь самоубийством, наверное, четвертым по счету. Дадзай умудрился отличиться и в части самоубийств: от травился, топился, вешался. Уникальный человек уникален во всем. Но все же лучше узнать писателя из его произведений.
В общем-то и Дадзай и Акутагава - писатели глубоко разочаровавшиеся, изнуренные, "оголенные нервы". Акутагава так и писал: "У меня нет совести. У меня есть только нервы". Два человека, раздираемые глубоким внутренним конфликтом. Акутагава не выдержал несоответствия действительности своим идеалам. Искавший истину, он понял, что не сможет изменить мир, погрязший в лицемерии. Опять же мучения, противоречия, сильное нервное напряжение, галлюцинации и бессонница. Его фраза о том, что человеческая жизнь - больше ад, чем сам ад, ярко характеризует его душевное состояние. Впрочем, очень трудно с ней не согласиться, зная биографии этих выдающихся писателей.
Согласно буддийским верованиям, существуют различные круги ада. Но, в общем, ад можно разделить на три круга: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. Помните слова: "Под тем миром, где обитает все живое, на пятьсот ри простирается ад"? Значит, еще издревле люди верили, что ад - преисподняя. И только один из кругов этого ада - ад одиночества - неожиданно возникает в воздушных сферах над горами, полями и лесами. Другими словами, то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий. Несколько лет назад я попал в такой ад. Ничто не привлекает меня надолго. Вот почему я постоянно жажду перемен. Но все равно от ада мне не спастись. Если же не менять того, что меня окружает, будет еще горше. Так я и живу, пытаясь в бесконечных переменах забыть горечь следующих чередой дней. Если же и это окажется мне не под силу, останется одно - умереть. Раньше, хотя я и жил этой горестной жизнью, смерть мне была ненавистна. Теперь же...
Кавабата Ясунори в своей нобелевской речи 1969 года упоминает: "У меня есть дзуйхицу "Последний взор". Там я привожу слова, которые потрясли меня, - из предсмертного письма Акутагавы Рюносукэ (1892-1927): "Наверное, я постепенно лишился того, что называется инстинктом жизни, животной силой. Я живу в мире воспаленных нервов, прозрачный, как лед... Меня преследует мысль о самоубийстве. Только вот некогда раньше Природа не казалась мне такой прекрасной! Вам, наверное, покажется странным: человек, очарованный красотой Природы, думает о самоубийстве. Но Природа потому так и прекрасна, что отражается в моем последнем взоре". Как эти слова перекликаются с состоянием души Ивана Карамазова, ведь все то же самое в разговоре с Алешей после рассказа о Великом инквизиторе.
Кавабата в поисках ответа на вопрос что же случилось с человеком продолжает:"В 1927 году, тридцати пяти лет отроду Акутагава покончил с собой. Я писал тогда в "Последнем взоре":"Как бы ни был чужд этот мир, самоубийство не едет к просветлению. Как бы ни был благороден самоубийца, он далек от мудрости. Ни Акутагава, ни покончивший с собой после войны Дадзай Осаму (1909-1948) и никто другой не вызывают у меня ни понимания, ни сочувствия. У меня есть друг, художник-авангардист. Он тоже умер молодым, часто помышлял о самоубийстве. В "Последнем взоре" есть и его слова. Он любил повторять:"Нет искусства выше смерти", или: "Умереть и значит жить". Этот человек, родившийся в буддийском храме, окончивший буддийскую школу, иначе смотрел на смерть, чем смотрят на нее на Западе".
Заметьте, что это пишет человек, который отравился угарным газом и, по одной из версии, это было все-таки самоубийство, терзали его мрачные мысли. Поторопился осудить других. Лично у меня они вызывают глубокое сочувствие, есть нечто, конечно, я знаю что именно, горячо близкое мне, перекликающееся с моим внутренним миром. как это прекрасно, что я нашла таких писателей!
Кстати, есть еще такой драматичный случай в жизни Дадзая.
После лечения перитонита, Дадзай пристрастился к наркотикам, в больнице ему давали их как обезболивающее. Наркотики стоят денег, которых у писателя нет, и он занимал или вымаливал в буквальном смысле их у своих друзей. Он писал: "Я вырос в очень консервативной семье. Брать деньги в долг считалось самым тяжким грехом. Стремясь избавиться от долгов, я влезал в еще большие. Я сознательно увеличивал дозу, стараясь заглушить стыд. Сумма, выплачиваемая аптеке, неуклонно росла. Бывали моменты, когда я брел среди бела дня по Гиндзе и плакал горючими слезами. Хотел денег. Я одолжил примерно у двадцати человек, можно сказать, отобрал деньги силой. И умереть не мог. Прежде чем умереть, я должен был расплатиться с долгами».
В августе 1935 года первый конкурс на премию Акутагавы. Конечно же, Дадзай стал одним из соискателей премии и выдвинул на конкурс рассказ "Обратный ход". Но тогда он занял второе место. Дадзай решает получить премию за 1936 год, Он думает только о том, как бы расплатиться с долгами. 500 иен помогли бы ему. И он пишет отчаянные письма своим друзьям, прося их о содействии. Написал он и Сато Харуо, члену комиссии:"Мое материальное положение ухудшается с каждым днем. Я думаю только о смерти. Кроме Вас, мне не на кого надеяться. Я умею быть благодарным. Я написал превосходное произведение.И смогу написать другие, еще лучшие. Вот уже десять лет,как я утратил всякий интерес к жизни. Я хороший человек. Я стараюсь, но судьба всегда против меня. Всего один шаг отделяет меня от смерти. О, я заплачу от радости, если получу премию. И смогу жить дальше, преодолевая любые трудности. Я сумею исцелиться. Не смейтесь надо мной, помогите мне! Только Вы один и можете мне помочь. Не отворачивайтесь от меня с отвращением. Я умею быть благодарным".
Читаешь, и прямо слезы наворачиваются. Писал и сам плакал, наверное. Премию ему так и не дали, и это стало тяжелым ударом для него.
