Биография у человека совершенно сногсшибательная.
Что касается его мистического опыта (брошюрка "Жизнь после смерти", просунутая кем-то ему под дверь в тот момент, когда он собирался покончить с собой, было ему 24 года) - ладно, тут только его собственные свидетельства, кто это на веру брать не хочет - не надо.
Феноменальные обстоятельства его смерти (отказался от обезболивающего, чтобы полностью прочувствовать переход своего бессмертного "Я" из одного состояния в другое) - тут только свидетельство его жены, тоже можно усомниться при желании. Хотя на него это похоже.
Но его единственная отсидка в следственной тюрьме - это уж извините. Это юридический задокументированный факт. Вот вы мне скажите, кто ещё в самом конце 19-го века мог попасть в тюрьму по обвинению "в использовании спиритизма и колдовства в банкирской деятельности"?!
Впрочем, его оправдали.
Ну, в общем, интересная жизнь. И очень-очень необычная. Книги писал категорически ни на что не похожие. Явно верил в силу слова - дал своим детям имена Фелиситас и Фортунат (сыну это счастья не принесло, увы). Обратился в буддизм. Владел йогой.
Ну вот. Я раньше читала его рассказы и романы "Ангел Западного окна" и "Зелёный лик", это было впечатляюще, но в силу особенностей его текстов сейчас ничего конкретного о них сказать не могу, надо перечитать.
А вот только что закончила читать его первый и самый успешный роман - "Голем". Реальность этого романа - мифология еврейской Праги - очень специфична, и плетёт её автор мастерски. Сюжет есть: свои и чужие страсти, любовь, преступление, власть прошлого, месть - но у сюжета как будто не основная, а служебная функция, он помогает идти за мыслью автора, отразить его восприятие мира. Главный герой жил некоторое время в чужом сознании, чувствовал себя Големом, жил в прошлом (недавнем) своего города, проваливался в прошлое прошлого, в грёзы тех, кто привиделся во грёзах.
Написано правда хорошо, и главное, что держит, это чувство, что автор не заумь какую-то пишет, а рассказывает о вещах, по-настоящему важных для него. Вроде бы всё это лишь видения и сны, но это его реальность, его внутреннее существование, то, чем он буквально живёт. Я даже удивляюсь, как можно такую странную книгу написать, что пересказывать её совершенно бесполезно, как пересказывать сон.
Вот его реконструкция массового психоза:
В жизни каждого поколения через еврейский квартал с быстротой молнии проходит однажды психическая эпидемия, устремляет души к какой-то непостижимой цели, создает мираж, облик какого-то своеобразного существа, которое жило здесь много сотен лет тому назад и теперь стремится к новому воплощению.
А вот странное, затягивающее, суггестивное описание индивидуальной фобии:
В воздухе чувствовалось напряжение, я не отдавал себе в нем отчета, но оно существовало, как нечто ощутимое, и через несколько секунд так сильно мною овладело, что я от беспокойства не знал, что и сделать: зажечь ли свет, захлопнуть ли дверь, или сесть, или начать ходить по комнате.
Не проник ли кто-нибудь сюда в мое отсутствие и не спрятался ли? Не
передался ли мне его страх быть обнаруженным? Быть может, Вассертрум приходил сюда?
Я приподнял гардины, открыл шкаф, заглянул в соседнюю комнату: никого.
И шкатулки никто не сдвинул с места.
Прежде всего зажечь огонь!
Я не мог найти спичек.
Запер ли я дверь? Я сделал несколько шагов назад. И остановился опять.
Откуда вдруг этот страх?
Я хотел упрекнуть себя в трусости: но мысль вдруг остановилась.
Воздух, которым я дышал, становился разреженным и острым, как эфир.
Хоть бы что-нибудь реальное увидеть, даже самое страшное, и тотчас
исчез бы мой страх.
Но не было ничего.
Я осматривал все углы.
Ничего.
Всюду хорошо знакомые предметы: мебель, сундук, лампа, картина, стенные часы -- безжизненные, старые, верные друзья.
Я надеялся, что они преобразятся в моих глазах и дадут мне повод
объяснить себе давившую меня тревогу каким-нибудь обманом зрения.
И этого не случилось. Они остались верны своей форме. Даже слишком неподвижны для господствовавшей кругом полутьмы.
Обступившая напряженность поглощает все звуки.
Напрасно все мои чувства свернулись в клубок, как бы перед прыжком! Мне казалось, что я этого не вынесу. Во всем пространстве метались чьи-то взоры, но я не мог их уловить, повсюду блуждали чьи-то руки, которых я не мог схватить.
"Это ужас, который сам себя порождает, парализующий ужас перед
непостижимым. Ничто, которое не имеет формы и превышает границы нашей мысли",-- смутно понял я.
С упорством пригвоздился я к месту и ждал.
Ждал добрых четверть часа: не обмануть ли это невидимое существо,
подвести его ближе ко мне и схватить?!
Я стремительно обернулся назад: снова ничего.
Все то же опустошающее Ничто,-- его не было, и все же комната была
полна его гнетущим существованием.
Не убежать ли? Что мне мешает?
"Оно пойдет за мной",-- с отчетливой уверенностью понял я в тот же миг.
Я понял, что и свет мне не поможет, и все-таки я продолжал искать спички...
Надо сказать, эта книга вдохновляла массу иллюстраторов, потому что именно словами её пересказывать бесполезно, а образов она порождает много... правда, все иллюстрации довольно пугающие. Но атмосферные.
Густав Майринк
Я в Праге не была. Кто был - расскажите, осталось в ней что-нибудь мистическое?
