Когда мы были волками
Орлиным крылом пролетали мы вниз по главной улице. А может, мы были стаей волков, и глухой грохот наших ног будил старые страхи жителей городка, заставляя их сердца биться чаще. Древние старушки, семенящие на почту - получать пенсии, к зеленщику - ворча, щупать плоть овощей, в аптеку - расписывать друг другу (и многострадальному мистеру Куонтику) новейшие симптомы своего угасания, отходили в сторону и пожирали нас глазами с пожелтевшими белкАми, когда мы пробегали мимо. По четвергам, после двух математик, проносились мы через город, и наши пронзительные крики повисали позади нас огромными звенящими пузырями звука. Мы сбрасывали с себя школьную форму, мчась наперегонки по болотистому полю, - и коровы с ленивыми глазами, качая головой, пугливо отступали под ненадежное прикрытие живой изгороди. Вверх летели красные кепки и красные пиджаки, серые носки с подвязками, белые майки и белые трусы. А потом, несомые горячей волной восторга, которая, казалось, поднимала нас над землей, мы, едва коснувшись теплой мягкой травы, устремляли наши тощие тела в воду. И о! эти объятья воды! и как прозрачно-прекрасна она была, когда мы ныряли, и плескались, и выпускали фонтаны зеленоватых брызг. Как на тарзанке раскачивались мы на ветвях бука, одиноко растущего на берегу, - руки скользили по веткам, обрывая листья, и они летели вниз вместе с нами, но летели медленнее и ложились на поверхность воды, когда мы уже выныривали из взбаламученной глубины. Одни плыли вверх по течению туда, где грозно ревела плотина, другие отдыхали, сидя на отмелях, ягодицами в иле, в котором копошились личинки. Мы дурачились: о нет! зыбучий песок! помогите! дай мне руку, скорее дай мне руку! А потом - лежать на траве, подставлять тело солнцу, слушать пение птиц, долетающее до нас из леса на той стороне реки. Вытянувшись на траве, мы воображали, что летаем среди облаков, скользящих по небу, пели, лягались и хохотали. Позже, когда ветер окрашивал в пурпур кромки теней, мы поднимались и голоса наши становились глубже и задумчивее. Мы собирали разбросанную одежду, нагибаясь в траве, уже влажной от вечерней росы, чтобы поднять свои фланелевые шорты, кепки с красными козырьками и красные пиджаки.
Теперь на этом берегу вечная зима. Бук все еще стоит здесь, совсем один, жадно вглядываясь в густую чащу на той стороне реки. Листьев нет, и только ветви тонкими пальцами тянутся к воде и заиндевевшей траве. Иногда река зарастает льдом - белые корки появляются на поверхности и отправляют оборванных посыльных вниз по течению - туда, где они примыкают к своим собратьям, пока наконец все русло не покроется рябоватым льдом и чешуйками нанесенного ветром снега. Когда налетает ветер, замерзшие ветви вздрагивают и звенят, маленькими снегопадами сбрасывая с себя кристаллики изморози. Птиц теперь нет. Тихо - только и слышно, что ветер, да перезвон ветвей, да ледяной хруст травы под твоими ногами. Сидя высоко в ветвях бука, я, зимний дух этого зимнего берега, наблюдаю за тобой. Уже долгие годы каждый четверг ты бродишь здесь по вечерам. Одно время ты приходил с собакой. Теперь ты снова один. Плетешься, спрятав руки в карманы, на шее болтается шарф. Ты всегда останавливаешься у бука, снимаешь одну перчатку (стягиваешь ее по очереди с каждого пальца, начиная с мизинца) и прижимаешь ладонь к холодной коре. И в это мгновенье, когда холод начинает подбираться к твоим костям - по фалангам пальцев, вверх по руке, я вдруг вижу все те обманутые надежды, упущенные возможности и тягостные компромиссы, из-за которых ссутулилась твоя спина и поредели волосы. И я хочу поделиться с тобой частичкой своей дикости, вниз по стволу передать тебе своей храбрости, но я знаю, что ты не чувствуешь ничего, кроме холода; и ты уходишь, не найдя утешения.
Когда-то мы были Мы, когда-то мы были волками, орлиным крылом. Стояло вечное лето, и сквозь прозрачный теплый воздух мы бросались в прозрачную и прохладную воду - тощие, голые, веселые, живые, о господи! - какие же живые.
